Для «политических» в беларуских СИЗО, колониях и тюрьмах создают особые условия. Месяцами и годами узников режима нередко содержат впроголодь, без писем, свиданий, медицинской помощи, регулярно избивая людей для подавления духа и удерживая их в ПКТ, ШИЗО и карцерах. Международный комитет по расследованию пыток в Беларуси собрал истории бывших политзаключенных, которые, к счастью, смогли пережить свой личный ад в условиях заключения, хотя находились буквально в шаге от смерти.
По просьбе наших собеседников их истории будут анонимными. В Беларуси у большинства из них остались близкие люди, и любое опубличивание их истории может быть небезопасным, да и со слов самих бывших политзаключенных, рассказать о пережитом честно и открыто они до сих пор не решились даже самым близким. Чего уж там: об этом тяжело вспоминать даже им самим.
«Хотела бежать, чтобы открыли огонь на поражение и застрелили»
Татьяна была одной из первых политзаключенных, которую поместили в Гомельскую ИК-4 после окончания президентской кампании 2020 года. Над ней издевались все три года заключения, которые ей пришлось провести в колонии.
«До сих пор не могу рассказывать об этом спокойно. Все время кажется, эта какая-то параллельная реальность. Даже здесь, на воле, я не могу поверить, что все это со мной было, и, тем более, что все это закончилось», – едва сдерживая слезы и дрожащий голос говорит собеседница.
Рассказывать подробности о нескольких проведенных годах в колонии моральных сил у женщины нет до сих пор. На протяжение всего срока заключения Светлану намеренно переводили из отряда отряд, чтобы она не смогла нигде прижиться или освоиться. Лишали передач и свиданий с близкими, чтобы надломить морально. Запрещали другим заключенным с ней даже разговаривать. Бесконечно вынуждали писать прошение по помиловании, а когда она не соглашалась, демонстративно разбрасывали ее вещи на складе или «случайно» находили у нее под подушкой или в личных вещах медикаменты или запрещенные предметы, чтобы влепить нарушение и в последствии сделать «злостницей».
«Каждый день на протяжении нескольких месяцев после работы мне устраивали голый шмон. В то время, как все остальные осужденные возвращались с работы в барак, меня отправляли на специальную проверку – там я должна была раздеться до гола и приседать, пока меня в это время морально унижают. Говорили, что я отброс общества, предатель, что после тюрьмы я никому не нужна, что я стала уродиной, что мои хозяева меня использовали и бросили», – вспоминает собеседница.
За время, проведенное в неволе, Светлана не виделась с родными ни разу. Девушка буквально грезила днем освобождения и мечтала обнять своих близких.
«За пару месяцев до дня икс меня стал вызывать оперативник и намекать на то, что прямо за воротами колонии меня снова арестуют, мол, из-за того, что я не написала прошение о помиловании, на меня уже нашли материал на новую уголовку. Я так взяла себе это в голову, что стала терять сознание, неделю носом текла кровь, падало давление. Это было, как в кошмаре. Когда немного успокоилась, четко для себя определилась, что новой уголовки и заключения я не переживу. Решила: если сразу после освобождения меня арестуют, во время этапа умышленно побегу, чтобы это восприняли как попытку к бегству и открыли по мне огонь. Лучше умереть, чем пройти это заново».
«Если бы отняли ногу и продолжили издеваться – покончил бы с собой»
Александра приговорили к году лишения свободы в условиях общего режима за то, что выходил на акции протеста.
В изоляторе в Жодино мужчину неоднократно помещали в пресс-хаты, где избивали и всячески издевались.
«Некоторых людей там подвешивали на крюк и тупо, как боксерскую грушу, херачили дубинками, на которых был намотан пенопласт. Они так делают, чтобы не оставались большие синяки. Я держался, знал, что меня они не сломят», – рассказывает собеседник.
По словам Александра, сложнее было зимой, особенно в карцере, в котором он суммарно провел несколько месяцев своего заключения:
«Из-за очень низкой температуры согреть тело в пустой камере на одного человека почти нереально. На голову наматываешь полотенце, чтобы сохранить тепло и теплоотдача была не такой бешенной. Вместо подушки – в лучшем случае рулон туалетной бумаги. Иногда, чтобы согреться хоть как-то этой же туалетной бумагой обматывал тело или по полночи приседал, чтобы не замерзнуть».
Мужчина признается, что его, казалось бы, железная воля, пошатнулась, когда сотрудники жодинской тюрьмы стали очень активно намекать, что его больную мать, которая из последних сил ждала его на воле, «случайно могут не спасти», если он не станет сотрудничать с администрацией.
«До этого я во что бы то ни стало не шел ни на какие их условия. Надо мной издевались, потому что я был слишком «дерзким», на их взгляд, и отказывался сводить татуировку у себя на ноге. Но после этих слов был готов на все, даже умереть. Когда в очередной раз меня поместили в карцер и напомнили о матери, я сам попросил принести мне чистотел – он легко прожигает кожу. В условиях заключения чистотел пронести на территорию СИЗО нереально, кроме случая, когда его тебе передает само руководство исправительного учреждения. И это был мой случай», – говорит мужчина.
На протяжение 10 дней в карцере Александр сантиметр за сантиметром выжигал кислотой татуировку на ноге, испытывая невыносимую боль и страдания.
«Естественно, никакую помощь мне никто не оказывал. Я понимал, что никаких лекарств мне никто не принесет, иначе бы все вскрылось. Была зима, я прикрывал рану штанами, но обработать ее ничем не мог. Надеялся только на то, что повезет, и рана затянется. Каждый шаг давался с дикой болью. Нога натурально гнила. Я прекрасно понимал, что может начаться заражение, и что в последствие я эту ногу вообще могу потерять. Тогда я с собой договорился: если случится что-то подобное, лучше покончу с собой, но издеваться над собой больше не дам. Однако после выжженной татуировки от меня просто отстали. Как будто забыли о моем существовании. И до конца срока больше не трогали. Нога нормально не зажила до сих пор».
«Если убежать от режима не получится и в десятый раз – вскрыть вены будет лучшим способом»
Жизнь в родном Минске, в окружении близких и любимых Екатерине снится до сих пор, хотя территорию Беларуси девушка покинула больше года назад и сейчас находится в безопасности. Самое страшное в ее снах то, что мирная счастливая жизнь в них, как в фильме ужасов, смешивается с кадрами из «камеры пыток». Так девушка называет камеру в ЦИП на Окрестина, в которой в 2021-2022 годах ее удерживали на протяжении нескольких месяцев.
«Самое страшное то, что в этих снах, я понимаю, что сплю, и что все это кошмар, но физически не могу проснуться. Начинаю громко кричать и умоляю, чтобы меня разбудили в реальной жизни. Психика так срабатывает, что сама я выйти из состояния сна при этом я не могу. До сих пор панически боюсь засыпать одна», – рассказывает о своих страхах девушка.
Как и многие, в 2020 году Екатерина не смогла смириться с результатами выборов и вышла на протесты.
«Мы искренне верили, что режим падет. Ходили на все акции, устраивали флешмобы, снимали и монтировали видео, выкладывали их в сеть», – вспоминает девушка.
Силовики «вычислили» Катю только в конце 2021 года. Домой пришли из ГУБОПиКа. Во время обыска хрупкую девушку душили, угрожали расправиться с ее мамой, а когда уже в самом ГУБОПиКе она не хотела записывать покаянное видео, начали таскать за волосы, бить головой о стену и обливать холодной водой.
«Тогда я держалась. Самое страшное было впереди. И это были условия содержания и неопределенность», – говорит девушка. – То, что я там пережила – это хуже ада. Мне кажется, это сложно назвать даже выживанием. Нас не водили в душ, нам не передавали передачи. Простите за подробности, у меня даже белья запасного не было. Были случаи, когда девушки в камере буквально истекали кровью во время критических дней, стирали под ледяной водой всю одежду, и именно в этот момент сотрудники ЦИПа намеренно начинали шмон. Некоторых девушек выстраивали в коридоре прямо вот так, окровавленными. Некоторых – в нижнем белье. По ночам нам включали крики умирающих котов, которых кто-то из живодеров, наверное, специально записал на аудио. К нам забрасывали бомжей, и мы все были со вшами. Никто из нас не мог спать в горизонтальном положении, потому что в 6 местной камере одновременно находились 24 человека и со временем прилечь возле дырки-туалата начало казаться удачей».
Девушка подписала все возможные документы, которые могли бы облегчить ее дальнейшую участь. На суде ее приговорили к домашней «химии», освободив сразу после оглашения решения суда.
«Я понимала, что не буду оставаться в этой стране больше ни дня. Тем более, тогда началась война. Я тут же обратилась за помощь к помогающей организации. Но тогда я еще не понимала, насколько я сломана», – анализирует то свое состояние собеседница.
Уже на следующий день девушка уехала в Москву и уже там ждала сигналов от информаторов о своих дальнейших действиях по пересечению границы.
«Сделать это легальным путем было уже нельзя. Меня бы сразу задержали. Но, как оказалось, пересечь границу даже нелегально в то время уже также было почти нереально. Россия напала на Украину, и все «тайные тропы» для пересечения границы были заблокированы. Я сутками сидела в непонятной в квартире. Без связи, практически без еды. О том, где я, не знали даже мои родные. У меня началась страшная паранойя. Я в буквальном смысле начала сходить с ума. После каждого шороха на лестничной площадке я подходила к окну на третьем этаже и понимала для себя, что если это за мной, то я прыгаю. У меня начались галлюцинации, я начала слышать голоса, жизнь превратилась в кошмар…».
Пересечь границу девушка пыталась 9 раз!
«И каждый раз был неудачным. Мне или в последний момент говорили, что все отменяется, хоть я была на месте и испытывала каждый раз дикий страх и ужас, либо меня отказывались переводить люди, с которыми на это якобы была договоренность. Я перестала спать, перестала есть, я понимала, при этом я понимала, что потеряла буквально все, что у меня когда-то было. В какой-то момент у меня закончились моральные и физические силы», – признается девушка. –Понимала, что мой оставшийся максимум – это просто выйти из этой проклятой квартиры и больше не вернуться. Притом мне уже было не важно, живая я буду или мертвая. Наверное, судьба меня тогда спасла, и с 10-й попытки я все же покинула территорию России успешно. Если бы этого не произошло, прямо там я бы перерезала себе вены. Мне не было страшно. Лезвие у меня было с собой. Смерть для меня тогда казалось лучшим выходом».