Инициатива «Правозащитники против пыток» публикует заключительную часть интервью с бывшим заключенным о жизни в исправительной колонии №17.
Санчасть как повод для обращения в Минздрав
Санчасть катастрофически не работала. Очереди огромные, хоть накануне все и записывались в книгу приема.
Терапевта в мой первый год не было совсем, прием вела фельдшер. Она мне «на глазок» диагностировала “межреберную невралгию”. Терапевт, правда, потом появился, но работал не каждый день. Его заменяли медсестры.
Зубы одно время лечили диклофенаком. Стоматолог был, но на 0,25 ставки и принимал по 6 человек в день. Говорил, что ведет прием только по острой боли, а если выпала пломба, то нужно ожидать, пока зуб заболит.
Правда позже из декретного отпуска вышла другая врач-стоматолог и вот ей огромное спасибо за все. Она просто царь, бог и воинский начальник. Принимала максимальное число людей в день, с каждым беседовала, каждому что-то объясняла. Не было такого, чтобы отказала кому-то в помощи. Даже если ты сегодня не попал, то она даст тебе какое-то обезболивающее, а назавтра примет без очереди.
Был нарколог. Я сам состоял на учете по алкогольной зависимости. Терапии никакой не давали. Раз в 1-2 месяца я приходил отмечаться и все на этом. Учет потом удалось снять.
Во время моего пребывания в колонии сменился начальник санчасти. Вместо него пришла новая врач и выписала всех пациентов: больных, здоровых. Мой знакомый до сих пор хромает, потому что не долечили. Порвал связки. Случайность, а в санчасти не долечили. Хромает, но ходит работать на промзону.
О жалобах и письмах
Письма можно было отправить всегда, но их выборочно читал цензор. Домой письмо приходило уже с печатью, что было прочитано цензором.
Жалобу можно отправить, но только по своему делу. Жалобу на условия работы на промзоне точно бы не пропустили. Ее можно отправить только со свободы. Например, попросить родителей, чтобы это сделали. Но с колонии ее бы не выпустили. Даже если бы и просочилась вдруг, то ничего не изменилось бы.
Уходили кассационные жалобы: о несогласии со сроком и прочее. Только то, что касалось лично тебя.
О работниках колонии
Мне кажется, что большая часть работников колонии – довольно неплохие люди (было несколько агрессивных контролеров, но они ко всем относились плохо). Физическую силу при мне никогда не применяли. Угрозы были, но в формате “пойдешь в ШИЗО», «отправим на ПКТ» и все. Конечно, если захотят, то всегда смогут найти нарушение: бирка не пришита, одет не по форме, обувь не та.
Можно было пронести что-то с воли. Например, мне привезли 5 банок тушенки, тогда я мог попросить, чтобы разрешили пронести. Договориться можно было в любом случае. Платить за это не требовалось. Все строилось на личных отношениях.
О дружбе и других заключенных
С нами в колонии сидел даже прокурор. Он помогал людям писать кассационные жалобы: советовал стоит или нет, смотрел дело. Особой иерархии не видел. Блатных не было. Они постоянно сидели в ШИЗО, или в ПКТ (помещение камерного типа). В самой зоне жили обыкновенные ребята, которые подписали согласие соблюдать режим содержания.
Общался я в основном с заключенными из моего города, или из моего отряда. Друзей найти не старался, но со многими сейчас продолжаю общаться. Когда они освободятся, обязательно встретимся. Могу даже сказать, что нашел хороших товарищей, но поскольку они еще сидят, да и «за наркотики», про дружбу говорить рано. Не было еще ситуаций, чтобы проверить эту дружбу. По сути, все наркоманы одинаковые и могут обмануть.
Сидели и обеспеченные люди, но, на мой взгляд, особых преимуществ у них не было. Только возможность отовариться на большую сумму в магазине. Должности распределялись, как правило, среди тех, кто долго сидит.
В целом, людям с ВИЧ-инфекцией нужно было ежедневно ходить в санчасть на терапию. Еще они должны были работать по два часа в день. Им говорили, что можно ничего не делать на работе, но выходить на два часа все равно обязательно. У меня в отряде было два ВИЧ-инфицированных человека. Относились так, как и к другим заключенным, изгоями они не были. Был у нас один ВИЧ-инфицированный человек, болезнь которого прогрессировала. В крови у него мало Т-клеток оставалось, тех, по которым медики отслеживают стадию заболевания. Тоже сидел, домой не отпускали. Ездил периодически в республиканскую больницу и продолжал отбывать наказание.
К верующим относились нормально. На церковные праздники приезжал всегда священник. Церковь есть в колонии, но я туда не ходил и подробностей не знаю. Колокола точно звонили каждый день. У православных были в этом плане все удобства: хочешь попасть на службу, которая до часа ночи – пожалуйста, но по отдельному заявлению. На Крещение многие ходили обливаться, купаться, никто им этого не запрещал.
Мусульмане у нас тоже были, но по сути их сложно назвать мусульманами, даже не молились. Отшучивались, что Коран в местах лишения свободы позволяет делать все, что душе угодно. Ребята из отряда рассказывали, что сидел с ними раньше один египтянин, так вот он молился пять раз в день и соблюдал все традиции.
Азиаты среди нас были, но стычек на расовой почве никогда не возникало.
Хватало тех, которым ничего не передавали (про них говорили «которые не греются»). Для таких людей мы на Новый год делали общий стол, и каждый добровольно ставил туда, что мог и хотел.
Петухи у нас в отряде были, но не из тех, кто сидел по ст. 328. Они шли по другим статьям, а у нас их оставили, чтобы было кому убирать туалеты. Потом перевели, но эти люди все равно приходили в наш барак и убирали туалеты. С ними никто не общался, но они могли общаться между собой. Мы платили по две пачки «NZ» с человека. Если кто-то платить отказывался, то они обращались к завхозу, и уже завхоз собирал отряд и объяснял, что так делать нельзя и любой труд должен быть оплачен.
Завхоз у нас тоже шел по другой статье. Я считаю его самым адекватным во всей колонии. Он всегда выступал на нашей стороне и старался помогать решать все вопросы.
Стукачей было очень много. И среди «наших по 328-й», кажется, даже больше чем среди тех, кто шел по другим статьям.
Про магазин и сигареты
От других заключенных я узнал, что наш магазин считался лучшим среди всех магазинов в исправительных колониях Беларуси. Он хоть и маленький, но все продукты там были: йогурты, творог, сметана, мясо, молочка. И цены не отличались от тех, что в обычных магазинах на воле, разве что немного.
Основная валюта на самой зоне – это сигареты. Сигаретами можно расплатиться абсолютно за все. В основном котируются «NZ» и «Winston», хотя и присутствуют другие марки. Можно и «Короной» расплатиться, но тогда две пачки «Короны» считаются к одной пачке «Winston».
Про «проверки»
Одно время было очень много проверок, потому что менялось начальство. Ходили чуть ли не каждую неделю, мы перестали на них обращать внимание. Смотрели личные вещи смотрели, сумки «на кладовой» (в комнате хранения вещей). Есть сумка с биркой и три описи содержимого сумки: одна в сумке, одна в папке, одна на полке. Если опись не совпадает, то могли отправить в ШИЗО.
С проверками приходили: и из Могилевского департамента, и из Минского. Ходили по колонии, что-то осматривали. Хотя бывало, что и в ШИЗО людей отправляли после ответов на вопросы проверяющих. Считалось, что проверяющим нужно говорить, что у нас все хорошо, что всех все устраивает.
Вот спрашивает проверяющий: «Почему вы не на работе?» Заключенный ему отвечает, что у нас нет перчаток, а через два часа оказывается в ШИЗО.
На самом деле, оттуда сложно бороться с несправедливостью.
При использовании материалов ссылка на источник обязательна
Источник: «Правозащитники против пыток»